— А что именно во мне так очаровало тебя, Джесс? Моя сногсшибательная внешность? — В его словах прозвучала откровенная издевка. — Или, может быть, моя известность как режиссера? А может, мое необыкновенное происхождение — единственный сын живой легенды?
— Ты — не единственный, у кого возникают сложности из-за его знаменитых родителей! — ответила Джесс на его последний вопрос, проигнорировав остальные. Хотя ее отчим не был такой известной личностью, как легендарная Франческа Ромацотти, он почти с одержимостью защищал ее и брата от этой своей известности. Тем не менее Джесс все еще помнила о ранах, которые были нанесены ее самолюбию, когда пару раз мужчины пытались использовать ее для того, чтобы получить доступ ко всемогущему Чарльзу Фостеру.
Ее невеселые размышления были прерваны холодно прозвучавшими словами:
— Итак, кто же твой знаменитый родитель? — требовательно спросил Луиджи.
— Ну, вряд ли… — Джесс внезапно замолчала, ужаснувшись тому, что опять чуть не ляпнула что-то лишнее. — Я… я говорила вообще, не конкретно!
— Иными словами, ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что говоришь!
Джесс вывела из себя его снисходительность. Ненавидя его за издевательский тон и одновременно продолжая страдать от любви, которая отказывалась умирать в ее сердце, она безрассудно возразила:
— Должно быть, тяжкое бремя — быть красивым, одаренным сыном знаменитой матери! Только подумай, как было бы здорово, если бы ты был обыкновенным бездомным сиротой, Луиджи! У тебя никогда не возникло бы ни малейшего сомнения, любят ли тебя просто так или за твое положение!..
— Ты объясняешься мне в любви, Джесси? — медленно произнес Луиджи, поднимаясь.
Джесс не ответила. Она повернулась и поставила перед камином экран.
— Я иду спать, — устало сообщила она, слишком утомленная, чтобы сочинять еще одну ложь.
Луиджи приблизился к ней сзади и положил руки ей на плечи.
— Ты готова завтра бросить вызов погоде, чтобы еще раз взглянуть на бухту? — спросил Луиджи. Его подбородок касался ее головы. — Думаю, нам обоим не помешает глоток свежего воздуха, даже если ветер сдует нас в море.
Еще раз безмолвно кивая, Джесс мысленно умоляла Луиджи повернуть ее к себе лицом приласкать, обнять. Но что-то уже подсказало ей, что он этого не сделает, — еще до того, как он отпустил ее и, тихо пожелав спокойной ночи, вышел.
Да, Луиджи был прав, им обоим требовался глоток свежего воздуха, подумала Джесс. Чего-чего, а уж свежего воздуха теперь они наглотались в избытке, мысленно усмехнулась она, пытаясь приспособиться к очередной резкой смене направления ветра. Море перед ней бурлило, переливаясь блестками пурпурного, изумрудного и синего цветов, местами такого темного, что оно казалось почти черным.
В атмосфере, установившейся в коттедже, было что-то настораживающее, напомнила себе Джесс. Вот и сейчас при виде высокой стройной фигуры Луиджи, карабкающегося по скалам, все ее желания пробудились с новой силой, но ощущение обреченности их отношений не проходило.
Прошлой ночью только остатки самолюбия удержали Джесс от того, чтобы подняться к нему в комнату. Темные круги, которые залегли под глазами Луиджи, подсказали ей, что он спал в эту ночь так же плохо, как и она. Почти ощутимое напряжение, возникшее между ними, тоже подтверждало, что отказ, которого так боялась ее гордость, никогда бы не стал реальностью, если бы этой ночью Джесс, повинуясь внутреннему порыву, пришла к нему в постель. Но все же Луиджи, можно сказать, отверг ее, когда обнимал возле камина. Она ведь не сделала ни единой попытки освободиться! Все ее инстинкты кричали ей, что Луиджи знает — стоит ему лишь попросить, и она будет принадлежать ему… и все же он ушел.
— Нет, это место не совсем то, что я себе представляю! — крикнул Луиджи, перекрывая ветер и приближаясь к ней. — Ты совсем посинела, — улыбнулся он, подходя. — Тебя пора отправить домой и засунуть в горячую ванну. Если ты не против, я приготовлю еще одну порцию порриджа.
— Нет уж! Хватит того, что я наслаждалась им на завтрак, — ответила Джесс. Подстроившись под его шаг, она пошла рядом с ним в ногу. — Я действительно не в восторге от мысли есть порридж на ужин.
То, что он приготовил для них обоих кастрюлю отличной овсяной каши, было единственным светлым пятном в это утро, полное мучительного нервного напряжения. Но нельзя же есть кашу целый день!
— А няня правда учила тебя готовить порридж?
— Да, учила. — Он, смеясь, обхватил Джесс рукой, когда особенно сильный порыв ветра бросил ее прямо на него. — Но она бы не одобрила, что ты насыпала в свою порцию сахара, няня была настоящей шотландкой и клала в порридж только соль.
— Ты все еще общаешься с ней? — Джесс хотелось как можно дольше продлить эти мимолетные беззаботные мгновения.
— Я с ней часто встречаюсь. Она вышла замуж за врача из Флоренции, и теперь они вместе выращивают племя флорентийцев — любителей порриджа.
Внезапно Луиджи остановился и описал широкий круг рукой.
— Будет просто преступлением снимать это место на черно-белую пленку. Даже в такую серую погоду оно полно живых красок. Только взгляни!
Джесс взглянула на аккуратно огороженные поля, спускающиеся от подножия скал, и увидела многоцветное лоскутное одеяло сочных красок — пурпурных, коричневых, зеленых, то тут, то там обрамленных золотом, — там, где на них наползали песчаные дюны. Джесс и Луиджи возвращались в молчании, которое почти можно было назвать дружеским, но она чувствовала, что сердце ее холодеет от невыносимого отчаяния. Как бы странно ни складывались их отношения, ее приводила в уныние мысль о том, что она скоро навсегда расстанется с Луиджи.