— Луиджи!.. — запротестовала она, но едва произнесенное, имя застыло у нее на устах, когда он медленно и ласково притянул ее к себе.
— Знаете ли вы, Джесси, какой прекрасной вы становитесь, когда смеетесь? — выдохнул он, осторожно прикасаясь щекой к ее волосам.
Будучи не в силах ничего сказать, Джесс сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но близость его тела подействовала на нее, как сильный наркотик.
— Смех придает вам особенную прелесть, — прошептал Луиджи, все крепче сжимая ее в объятиях.
— Луиджи, я… — Ее слова были заглушены легким, дразнящим прикосновением его уст к ее устам, но тепло этого легкого прикосновения стремительно превратилось в жар страсти, когда ее губы приоткрылись в неосознанном, но сладостном и откровенном приглашении, а страх, сковавший ее, когда она с чувством фатальной обреченности поняла, насколько теперь близка к тому, чтобы отдаться ему, был мгновенно подавлен горячей волной желания.
— Я хочу тебя, Джесс, ты мне нужна, — прошептал он, задрожав от возбуждения. Его руки тем временем коснулись ее грудей и стали нежно поглаживать их.
Здравый смысл еще пытался напомнить ей, что это дикое колдовское желание, охватившее их обоих, не дает ответов на все оставшиеся незаданными вопросы, однако рассудок был бессилен в войне, которую вело с ним ее собственное тело. Оно с безрассудной, хмельной и радостной откровенностью откликалось на все возрастающую жадность его поцелуев и бесстыдно льнуло к его крепкому телу, ясно ощущая его нестерпимое желание, стремление обладать ею.
Но чем более мощным становилось ее желание, тем более определенную форму принимали все эти незаданные вопросы. А Моника?.. Она всегда инстинктивно отвергала мысль, что Луиджи любит Монику, однако сейчас, когда Луиджи стал настойчиво увлекать ее на кровать, именно этот оставшийся без ответа вопрос тревожно прозвенел в мозгу Джесси и вывел ее из состояния, близкого к сумасшествию. Очнувшись, она оттолкнула Луиджи от себя и крикнула:
— Нет!
— Почему, Джесси? — хрипло запротестовал Луиджи, сразу же отпуская ее и отступая на шаг от кровати.
— Потому что… я действительно стала подозрительной по отношению к вам, мужчинам, — пролепетала она. — Я и себе не слишком доверяю. Я… Меня всегда тянет к неподходящим мужчинам!
Глаза Луиджи сразу же стали холодными и колючими.
— Вы действительно думаете, что я приму всерьез это нелепое заявление? — бросил он.
— Ничем не могу вам помочь, но я говорю правду!
— Правда — это только то, что я сам хотел бы услышать, — жестко ответил Луиджи. — Но видимо, вы еще и впрямь не готовы к тому, чтобы сказать мне правду. Может быть, с моей стороны было ошибкой ожидать, что вы вслед за мной отбросите в сторону свои подозрения, как я отбросил свои?
— Вы отбросили подозрения? — задохнулась Джесс. — Какие у вас могут быть основания подозревать меня?
Однако ее пылающий негодованием взгляд заколебался и погас под холодным и ясным сиянием его глаз, и в ее голове молнией сверкнула мысль об обмане, который она затеяла.
— Самое неприятное в подозрениях — то, что они терзают душу даже тогда, когда совершенно безосновательны…
Возможно, молча согласилась она, признавая полную несостоятельность этого мгновенного приступа вины… В любом случае, любовь к этому мужчине не принесет ей ничего, кроме разбитого сердца.
— А что, неужели совершенно безосновательно думать, что вы влюблены в Монику? — услышала Джесс свой напряженный голос, в тот же миг осознав, что вопрос поставлен нечестно.
— А, Моника! — тихо пробормотал Луиджи, пряча руки в карманы и буравля глазами пол.
Сама того не сознавая, Джесс, затаив дыхание, ждала его ответа.
Луиджи вдруг повернулся и медленно пошел к двери. На ее сердце легла свинцовая тяжесть. У Джесс не было никаких разумных причин сомневаться в словах Моники, но она все же сомневалась, отбросив всякую логику и слепо следую тому, что подсказывал ей инстинкт.
— Я не готов говорить с вами о Монике… Но я вовсе не влюблен в нее.
— Я… я сама не знаю, почему спросила об этом, — пошла на попятную Джесс, тщетно пытаясь скрыть невероятное облегчение, охватившее ее.
— Неужели? — мягко спросил Луиджи, стоя к ней спиной. — Возможно, мы были слишком близки к тому, чтобы перейти некий рубеж, поэтому вы и спросили о ней? — Он оглянулся, послал ей язвительную улыбку и добавил: — Думаю, мне пора заняться обещанным кофе, не так ли?
Джесс была благодарна Луиджи за ту дотошную тщательность, с какой он осматривал каждое предполагаемое место съемок на этом крошечном острове. Островок был и впрямь живописен — скалистые утесы сменялись живописными холмами и полями, протянувшимися почти до самого моря. Работа стала для Джесс спасательным кругом. Опасны только вот такие периоды затишья, тревожно подумала девушка. Ее фигурка в очередной раз съежилась под налетевшим порывом холодного ветра.
Джесс поглубже спрятала руки в карманы яркой, не по размеру большой лыжной куртки, которую Луиджи вручил ей после того, как на второй день работы ее собственная насквозь промокла. Напряженно всматриваясь сквозь пелену дождя, она вскоре обнаружила его, стоящим на краю скалы в нескольких метрах от нее. Он пребывал в глубокой задумчивости. О чем только можно думать, стоя на таком ветру?!
— Прошу прощения, Джесс, не могли бы вы записать еще несколько замечаний?
— Минутку, — расстегнув молнию на куртке, Джесс извлекла из одного из внутренних карманов блокнот и карандаш. Заслоняя блокнот от ветра полой куртки, она как-то ухитрилась записать его слова, донесенные ветром.